О смешном и трагическом, о любви и обиде, о фильмах "Игрушка" и "Звездные войны", своей картине "Бешенство" и киноэпопее "Последний богатырь", о Тарковском и Спилберге, Рязанове, Гайдае и Михалкове Дмитрий Дьяченко беседует с ведущей программы Дарьей Златопольской.
Прямая речь
О Чебурашке в фильме и мультике:
Чебурашка – философский образ глубочайшего, на мой взгляд, смирения. Я имею в виду мультик – потому что у нас в фильме он другой. Но элемент философского созерцания, осмысления происходящего – его ключ. Мне кажется, очень важно в фильме не потерять этот код, который заложен в изначальном произведении (…) Но мы добавили к нему жизни, энергии. Один из ключей поведения Чебурашки – это Чарли Чаплин. Потому что он во многих сценах ведет себя похожим образом: что-то делает незаметно и, как Чарли Чаплин: "Я тут ни при чем! ".
О "формуле" кино:
В кино должно быть три составляющих. Мощное действие (с юмором или без – в зависимости от жанра). Потом – серьезный, морализаторский посыл. А третье – какой-то вайб, когда ты просто кайфуешь, не понятно от чего: от картинки, от реплик.
О любви к комедиям:
Я всегда любил смешить родителей. И еще пересказывать комедии. Это было моим самым любимым занятием: посмотреть какое-то кино – и тут же побежать рассказывать самые смешные моменты. Я, наверное, всю жизнь этим и занимаюсь: пересказываю запомнившиеся моменты из моего детства...
Наполненность фильма шутками – первое, что важно для комедии. В этом смысле, наш Гайдай просто великолепен. И Рязанов.
О фильме "Зеркало" Андрея Тарковского:
Каким-то странным образом на меня подействовало это кино, в котором непонятен сюжет, непонятна мораль, ты смотришь и не понимаешь, почему у тебя льются слезы. Каждый раз, когда смотрю это кино, я думаю: как это работает? Как воздействует? Почему в конце тебя трясет? То есть, комедии – они, конечно, хороши, но тут – удар в сердце (…) И всю жизнь в своих фильмах я пытаюсь вызвать у зрителя это ощущение.
Об эмоциональном диапазоне в кино:
Спилберг – один из моих учителей по части подачи материала зрителям. Всегда с юмором – каким бы серьезным ни было кино. Я недавно посмотрел "Список Шиндлера": 2/3 фильма сделано, как комедия (…)
Сейчас странную вещь скажу: есть два человека, которые научили меня делать такие эмоциональные качели. Это Спилберг и Никита Михалков (...) В институте я пересмотрел "Неоконченную пьесу для механического пианино". Я всегда стараюсь, чтобы артисты жили так, как в этом фильме.
О чувстве обиды:
Это величайший драматургический движок. Если мы посмотрим последние суперкрутые произведения: "Джокер" – обида. "Пингвин" (сериал) – обида. Она движет многими персонажами отрицательными, и это интересно. Это ключ к познанию жизни. Когда ты не понимаешь, почему – чаще всего, это обида (...) Но мне сложно дается прикосновение к таким драматическим эмоциям. Потому что я не могу на себя взять это, не могу к себе приложить, не могу долго держать в себе тяжелые эмоции.
О любви в кадре и на сцене:
Я всегда старался дистанцироваться от любви в кинематографе. Мне кажется, это всегда история немножко не настоящая (…)
В театре я видел любовь в другом проявлении. Я ходил в молодости в "Ленком" и видел, как играет Чурикова, как играют Леонов, Янковский. И как Леонов любил своих дочерей в "Поминальной молитве" – вот это для меня любовь. Я это могу понять. Он выходит, говорит: "Доченьки мои! " – и зрительный зал рыдает. Как это происходит – я не знаю. Но вижу, что он играет Любовь.
Об одиночестве:
Даже в окружении друзей, детей у нас всегда есть внутренне чувство одиночества. Нам всегда не хватает гармонии. Ее и не будет никогда толком, она не достижима. Но это главный двигатель фильмов про любовь – щемящее чувство одиночества.
